Молодой режиссер Театра драмы Дарья Догадова рассказывает, почему эта пьеса не про любовь, а про саму жизнь для героев, зрителей и самого режиссера
Дарья Догадова стоит на сцене в свете софитов. На ней приталенное платье в клетку, с рукавами-буфами и изящной линией декольте. В контровом свете она выглядит очень чеховской или тургеневской барышней с нежным лицом и тонкими пальцами.
Мы встретились с самым молодым режиссером Театра драмы им. Наума Орлова (да и всего Челябинска) незадолго до ее первой премьеры на большой сцене.
— Вы меня застали врасплох, я выгляжу и одета вот совершенно не как режиссер.
— А как должен быть одет режиссер?
— Строго, более художественно, наверное...
Дарья из Новосибирска. Она закончила театральный институт, приехала в челябинский театр на практику и поставила на малой сцене совершенно потрясающие военные этюды для школьников и молодежи. А потом — философскую, надрывную историю женщин «Под одной крышей» Людмилы Разумовской. Эти работы дали ей пропуск на большую сцену Театра драмы имени Наума Орлова.
Над первым большим спектаклем Дарья долго не раздумывала, еще подростком она была совершенно очарована пьесой «Безымянная звезда» Михаила Себастиана и ее экранизацией. Почему именно эта история любви и мечты привлекла молодого режиссера, как это будет и зачем там человек-поезд?
В афише драмтеатра легко угадывается романтический образ режиссера спектакля
— «Безымянная звезда» Казакова — это любимый фильм моей мамы. Мне было лет 15—16, и я была потрясена этой историей любви, ее объемом, вкусом, звучанием. Это было мое личное открытие. В тот день мама призналась, что хотела назвать меня Моной. Так что мой Путь начался в утробе. Хорошо, что она меня так не назвала.
— Мона — имя обязывающее.
— Да, нужно играть в казино, в рулетку, ездить в Синаю, а я не готова. Меня ждал театральный институт. Я с курса второго чувствовала, что это мой долг — поставить на сцене «Безымянную звезду». Ходила, представляла, записывала какие-то образы. Так что можно сказать, что эту пьесу я ставлю еще с вуза. А конкретно — для сцены челябинского театра... Ну, Мона со мной уже год по утрам кофе варит. Я привыкла к ее капризам. На сцене драмы роль исполнит потрясающей красоты Анна Каймашникова. Для нее это не дебют, но открытие. Ведь в Моне есть какое-то глубокое отчаяние.
— А мама ваша приедет на премьеру?
— Конечно, 28—29 сентября она приедет меня поддержать. Моя матушка в прошлом врач, хирург, на самом деле она художник, творец и боец. Она помогает миру красотой, занимается флористикой и моделированием одежды. Все руками и воображением. На мне это сильно отразилось. Мама — мой главный советчик.
— Вы часто советуетесь?
— Считается, что раздавать советы легко: а вот тут добавь еще вот это, и будет блестяще! Но я-то знаю, что есть определенные законы. Законы движения, ритмов, смыслов, действенный анализ. Любое творчество связано со вкусом. Мама иногда что-то советует, но в какие-то моменты начинаешь отстраняться.
Как бы ты ни описывал свои блестящие идеи, а для другого человека это просто бред, сумасшествие. Безымянная звезда учителя Мирою, симфония его друга Удри — пока они их не найдут, не сделают, не напишут, никто их не поймет. Так и с постановкой — пока это не окажется на сцене перед зрителем, все образы в моей голове — абсурдны.
— Есть стереотип, что молодой режиссер — это буйство, эксперименты. А вы чтите законы режиссуры?
— Сложная такая тема в нашем постмодернистском обществе. Что важнее — драматург или режиссер? Необходимо найти, как у любовников, свое прикосновение, слияние, способ взаимодействия — это очень кропотливый процесс. Сейчас в репетициях мы ищем каждый раз особенный ключ, которым можно открыть «Безымянную звезду». Если это делать только бытовым способом, то текст становится примитивным и неинтересным.
А если слишком поэтично и далеко от разумного юмора — это холодно и сложно для восприятия. Нас просто зрители не поймут. Очень важна гармония в сочетании декораций, пространства, музыки, ритмов, голосов артистов и автора, голоса самого режиссера. Это непросто и очень увлекательно. А эксперименты — вопрос школы. Мой педагог, Сергей Афанасьев, учил нас быть дешифровщиками, обращать внимание на символы и коды в тексте. Это сложнее, чем просто плеснуть краски на холст и объявить себя художником.
— Но каждый режиссер ведь вносит что-то свое?
— Конечно, но если он творит новую реальность, то пусть делает это с нуля. А когда в руках чужой материал, то режиссер — это интерпретатор, проводник. Который какие-то вещи укрупняет, делает акценты, а потом подводит зрителя к бездне и оставляет искать свой путь. Театр необходим, чтобы усилить наши впечатления от жизни.
Я могу смотреть комедию, но проживаю ее внутри, выхожу из зала с осколком в груди и вдруг сжимаюсь от неизбежного «Господи, как же несовершенен этот мир!». Так что театр — это средство познания себя и мира. Это хорошо воплощается в «Безымянной звезде». Перед каждым зрителем вспыхнет что-то свое. Кто-то радуется этой укрупненной реальности, а кто-то начинает тут же деловито расчищать, драить.
— Ваше ощущение зрителей влияет на постановку?
— Влияет театр, его атмосфера. В Челябинске удивительно. Я в первый раз приехала зимой, и для меня Челябинск был холодным, широким, пустым. Такой, знаете, монументальный апокалипсис. Как-то шла после концерта в органном зале, передо мной раскрылась театральная площадь и возвышающийся театр драмы. Подумала: Пантеон, величественный склеп, да. И тут мимо пролетели две летучие мыши. Однажды смотрела наш «Человек дождя». Там есть сцена внезапного поцелуя. Удивительно, но все зрители в момент вздохнули «аааах». Это было удивительно и очень ценно. Челябинцы сохраняют эту детскую чистоту эмоций, впечатлительность.
Мы беседуем в большом зале, сидим на обочине сцены. Закончилась репетиция, и на подмостках остался стоять главный элемент декораций, разделяющий и соединяющий пространства. Это волнообразный пандус, который кому-то напомнит инь-янь, а кому-то башню Татлина.
— Это железная дорога. Или дорога славы. Или путь в иной мир. Кто-то здесь увидит лунную дорожку, кто-то инь-янь. У каждого зрителя будет свое ощущение. Перила похожи на рельсы. Между ними специально расстояние в полтора метра, так же как на железной дороге. Это — идея потрясающего художника Николая Слободяникова, он уже ставил на сцене драмтеатра «Шинель». Мы около года обменивались эмоциями, какими-то символами. Нашли близкие образы и проложили этот путь между двумя мирами: роскошным светским и сонным провинциальным, дневным и ночным, явным и за чертой. Николай задумал это как зигзаг, перелом судьбы.
— Ваша «Безымянная звезда» про путь или любовь?
— Романтическая линия в пьесе — как способ осмысления своего пути, предназначения, судьбы. И это можно распаковывать, расшифровывать бесконечно. Текст Себастиана абсурден и поэтичен, и если его открывать обычным ключом, он сваливается в быт, в типичную историю любви, курортного романа. Мило, приятно, это было не мое настоящее имя, прощайте. Но тогда зачем мы следили за этой историей, если она прошла бесследно?
— И каким будет главный ключ?
— Мы все предельно укрупняем. Вот он поезд Бухарест — Синая, его можно коснуться, сказать ему слово, побежать за ним. В моем прочтении поезд персонифицирован. В пьесе о нем говорят как о человеке: роскошный, развратный, пахнет духами. Не знаю, почему никто к этому не пришел раньше меня. Тешу себя мыслями, что это моя оригинальная идея. Почему бы не побыть смелым?
— Поезд будет человеком?
— Да, персонажем, мы дадим ему слова и действия. Когда начальник станции объявляет: «Дизель-электропоезд Бухарест — Синая...», мне сразу хочется добавить «сегодня и каждый вечер в 19:00 на сцене, спешите покупать билеты». Для провинциального городка это шоу, столичная звезда. Пусть в нашем спектакле будет настоящая звезда, а не только та, о которой мечтает учитель.
— Эта история больше про мечту?
— Про несбыточную. Ведь тогда останется смысл жить дальше, просыпаться каждый день, смотреть на звезды каждый вечер и искать, искать, искать. Даже из текста пьесы не ясно до конца, открыл ли Мирою звезду, что он там вычитал в этом старинном и дорогом справочнике? А Мона, которая сбежала от роскошной жизни в поисках ответов? Пусть вся эта история будет ее путем, возможностью осмыслить жизнь, задать глубинные вопросы вроде «Люблю ли я, остаюсь ли верен своему пути?». И тогда особенно трагичной становится фигура учителя. Да, он тоже что-то приобрел в этой истории, но стал инструментом. И теперь, скорее всего, Мирою уйдет в отшельники. Потому что для него эта любовная вспышка стала преданием своего пути. Он ведь такой самурай, верный пути бусидо, он учитель, это уже сам по себе символ. Поэтому блестящей фразой заканчивается пьеса: «Оставь меня одного, я хочу поработать». Это ведь путь отшельника.
— Ваш финал пьесы — насколько он близок к тексту?
— Я немножко Лев Толстой: не могу предвосхитить, чем именно все закончится. Потому что этот городок, персонажи вдруг начинают проживать свою жизнь. Каждый из них очень силен, я не могу их заставить сделать по-моему. Они живут здесь и сейчас, и что там дальше будет у Моны с Григом — черт их знает.
Премьера «Безымянной звезды» Дарьи Догадовой состоится 27—28 сентября на большой сцене Челябинского академического театра драмы им. Наума Орлова. В этом году театр отмечает столетний юбилей, и мы уже расспросили его директора о планах на праздничный год.
