Руководитель первого отдела по расследованию особо важных дел — о работе следователя, исправлении преступников и предпочтительном возрасте наступления уголовной ответственности
В сентябре 2021 года начальник первого отдела по расследованию особо важных дел Следственного управления Следственного комитета России по Челябинской области Юрий Власов ушел в отставку по выслуге лет. Полковник юстиции в интервью ИА «Первое областное» рассказал, как изменился преступный мир и что он делает как следователь, когда человеческие истории попадают в самое сердце.
— Юрий Владимирович, почему вы стали следователем? Как к этому пришли?
— После окончания восьмого класса я поступил в Челябинский юридический техникум. Окончил его с красным дипломом в 1970 году. Техникум считался одним из лучших в Союзе, точнее, их было два лучших — наш, челябинский, и в Армавире. После его окончания поступил в Свердловский юридический институт. Сдавали тогда только один экзамен — историю. Техникум мне дал хорошие знания, и потом я учился, в общем-то, не напрягаясь. Был отличный педагогический состав, нас было восемь парней на весь курс — остальные девчонки. Профессия юриста тогда не была столь популярна, как сейчас. После института распределился в прокуратуру Челябинской области. И с 1974 года работаю в органах. Был перерыв: уходил в армию. Вернулся, отдохнул 20 дней, и все — работать. Раньше следствие было в прокуратуре. Это была сплоченная работа — и последовательность действий с прокурором обсуждали.
— Чем отличается работа в прокуратуре от работы в СК?
— Когда создавался комитет, в 2007 году, он был при прокуратуре. Процентов 70 личного состава перешло из прокуратуры в СК. Кардинально разделились функции. Мы исполняем закон, а прокурор надзирает. Мнение прокурора и следователя не всегда совпадает, но в целом работе это не мешает.
— Работа следователя более интересна?
— Конечно. Это исследование. Как первопроходец.
— Как планируется тактика следствия и допроса?
— Какой-то общей рекомендации нет. Регламента нет. Уголовно-процессуальный кодекс прописывает лишь порядок. Например, допрос несовершеннолетнего не должен занимать больше 30 минут. Основы криминалистики и процесса. Все зависит и от того, на какой стадии получено дело. Понять, какая информация нужна. Например, по делам об убийствах я должен доказать, что у подозреваемого был умысел и мотив. Есть категории недопустимых доказательств — если они получены с нарушением УПК. Допустим, задавать человеку наводящий вопрос — недопустимо. Он все должен рассказать сам. Если я провожу обыск, я обязательно должен быть с понятыми; если я пришел один изымать какое-то очень ценное доказательство — суд не будет это исследовать.
— Чистосердечное признание является доказательством?
— Да. Но если будет только оно одно и ничего больше, то этого недостаточно для вынесения обвинительного заключения.
— Сколько дел вы вели одновременно и приходилось ли проводить за работой бессонные ночи?
— Я работаю в областном аппарате. Здесь следователь имеет возможность подумать. Нет такой текучки, как на местах, когда следователь ведет восемь-девять дел одновременно и еще материалы. У меня же, работника областного аппарата, было одновременно три дела — в Троицке, Магнитогорске и Челябинске. По ночам… бывало, но не часто. Как бы, возможно, вам ни хотелось бы этого услышать. Как в кино точно не было.
— Работа мешала семейной жизни?
— Выбирать приходилось каждый день — работа или семья. Призвание перевешивает, побеждает. Не получится золотой середины, как ни крути. Жена тоже работала в органах. Из-за этого досадно, что не давали дочери столько внимания, сколько хотелось бы. Сейчас она частный предприниматель.
— Кстати, а как относитесь к фильмам и сериалам, где главный герой — следователь?
— Есть хорошие ходы. Надо ведь, чтобы зрителю было интересно. А так, конечно, к реальности все это имеет мало отношения. Например, следователь только возвращается с места преступления, а ему тут же звонят и сообщают группу крови на одежде. Такого нет в жизни. Заключение мы можем ждать месяцами, особенно если связано с психиатрией. Преступлений много, и экспертиз по ним море.
— Вы за десятилетия работы научились видеть людей насквозь? Можете распознать преступника? Лжеца?
— Могу. Но не с первого взгляда, конечно. Позже, в процессе допроса, уже вижу реакции, вижу то, как человек сидит, по мимике распознаю. Это видно все. Но такие сведения для протокола не годятся. Важно то, что он сказал, а как он себя вел… имеет значение только для меня.
— Чаще всего преступники — мужчины?
— Безусловно. Они и чаще попадают в криминальные ситуации. Мужчина более агрессивен, склонен защищать, только что-то пошло не так, сместилось. Но и женщины есть, особенно мошенницы — изощренные, некоторым мужчинам до них далеко. Я размышлял, почему совершаются преступления против собственности — грабежи, разбои. И на своем опыте скажу, что вот не было ни одного такого преступления, связанного с тем, что человеку нечего было есть. Ради выпивки — да. Сейчас чаще — ради наркотиков. Все идет на удовлетворение зависимостей. Хотим мы — не хотим, а железный занавес положительную роль играл. А сейчас что угодно можно в Сети купить, употребить и наворотить страшных дел.
— В связи с развитием технологий поимка преступников стала проще. И неужели их не пугает неотвратимость наказания?
— Это не стоп-кран для совершения преступлений. Особенно в молодежной среде. Многие преступления совершаются спонтанно. Есть элемент бравады — и преступник хоть на камеру готов продемонстрировать деяние. Но камеры все-таки установлены далеко не везде, и даже расследования ДТП могут затянуться. Был случай: мужчина, злоупотреблявший спиртным, зарезал соседку, прямо во дворе, на глазах у десятков очевидцев. И как его это остановило? Да никак. Поэтому с точки зрения расследования это дело легкое. Но для меня, как для следователя и человека, все подобные дела тяжкие.
— Как думаете, может ли человек остановиться после одного тяжкого преступления?
— Может. Только это единичные случаи. Думаю, что такие, как местный житель (недавно осужденный пожизненно за серию убийств мужчин в Миассе. — Прим. ред.), уже нет, не способны исправиться. Вообще, система исполнения наказаний предполагает исправление. Но в первую очередь преступника исправляет не тюрьма, а его желание измениться. Причем желание вернуться в общество. Парадокс ведь в том, что преступники сломлены, по крайней мере по их мнению, обществом, винят его в своих неудачах и уничтожают, чтобы вот так занять свое место в мире. Желающий раскаяться и больше не повторять содеянное должен снова обществу довериться и попросить помощи. Но это редкость. Осознанность и осознание вообще редкость для многих.
— Есть ли у рецидивистов общие черты характера, поведения?
— Как правило, им присущ гипертрофированный эгоцентризм, озлобленность, высокомерие, неприязнь ко всему живому. Но бывают и такие, что с нежностью относятся к своим женам и детям, как бы обособляя их от остального мира. А вообще преступником может стать любой человек. Устроил ДТП — уже преступник. От сумы и от тюрьмы не зарекаются. И какие тут уж одинаковые черты?
— Удается ли не принимать близко к сердцу расследуемые преступления?
— Не удается. Это и не нужно. Вот благодаря тому, что пропускаю через себя, я и работаю следователем. Пропустив через себя, у меня есть возможность думать, анализировать. Особенно это касается преступлений против детей. Спасаюсь прогулками на свежем воздухе. Благо для этого есть и приятный повод — у меня две собаки, с которыми нужно гулять.
— Вы человек улыбчивый, позитивный.
— Конечно. Без позитива не справиться. Юмор очень выручает, и не покидает надежда на пресловутое «все будет хорошо».
— Расскажите о самом важном раскрытом деле в вашей карьере.
— Они все важные. Наиболее резонансным и запоминающимся было расследование убийства генерального директора ликеро-водочного завода «Казак уральский» Георгия Подшивалова в 1995 году. Толпой его избили прямо возле подъезда. Дело мне запомнилось вот как раз-таки сплоченностью следователей и прокуратуры. Тем, как мы усердно и четко сработали. Параллельно раскрыли дела по изнасилованиям. Участники банды получили от 14 до 20 лет.
— Преступлений за последние 20 лет стало меньше?
— Тяжких — да, меньше. Разгул был в 90-е. Тогда особенно много изнасилований было. И сейчас преступлений на сексуальной почве много, для преступников все значительно упрощается благодаря интернету и социальным сетям. Преступники стали более дерзкими и наглыми. Кто-то прямо заявляет: «Всегда грабил и буду грабить». Мышление такое. Раньше «лечилось» работой, трудовыми лагерями. Как я уже говорил, в коллективе. Сейчас коллектива нет и вседозволенность. Преступники молодеют, банды-то создают вчерашние школьники.
— Кстати, какие у вас мысли по поводу снижения возраста привлечения к уголовной ответственности?
— Но — не за все. За кражу — нет. Здесь учет и профилактика, заинтересованность родителей, педагогов в исправлении ребенка. Жестокие, дерзкие преступления, безусловно, должны наказываться строго, реальным лишением свободы. Профилактировать детскую преступность надо в семье — интересоваться, чем занят ребенок, а главное — чем он занят в своем телефоне. И быть может, ограничить вот «просиживание» штанов. И школа сейчас лишь «оказывает образовательную услугу», не прививает нравственность, ценности.
— Кто следит за преступниками после отбывания наказания? Вы интересовались судьбой заключенных?
— Участковый следит. Но система несовершенна, не всегда правоохранители могут предугадать рецидив. Законы нужно менять, ужесточать. Я свою работу выполняю, чтобы было не стыдно, но контролировать жизнь каждого отбывшего наказание я физически не могу. Специально их судьбой не интересуюсь, но в СМИ читаю или в разговоре с коллегами узнаю, как они теперь живут в этом мире.
— Наивно полагать, что когда-нибудь удастся победить преступность?
— Она будет существовать всегда. Сколько будет жить планета. Но у нас есть шанс минимизировать ее. И за это стоит сказать спасибо развивающимся технологиям. Работать стало легче. Но для зла человеческого особых преград по-прежнему нет.
