Питерский режиссер Алексей Смирнов ставит первый в России кукольный спектакль по сюжету, любимому со времен фильма Владимира Меньшова
Накануне премьеры встречаемся с режиссером Алексеем Смирновым в Театре кукол (на самом деле — в фойе ДК ЧЭРЗ, где временно квартирует театр), чтобы расспросить, что нового он намерен сообщить зрителю об истории, выученной наизусть, до звона, как таблица умножения. До премьеры остается три дня.
На правой руке дважды дипломанта «Золотой маски» Алексея Смирнова всегда — невидимая кукла
Никакого Шекспира, никакого Чехова (при всем уважении) массовый зритель не помнит так точно и не любит так искренне, так нежно, как меньшовскую комедию «Любовь и голуби». Пересказать в куклах сюжет культового фильма нескольких поколений — это риск, эксперимент и сильная заявка.
Интриг в этой премьере сразу две. Первая — до пауз, до интонаций и восклицательных знаков знакомый текст. Вторая — вместо артистов куклы.
Идет репетиция сцены, когда вся семья читает письмо, в котором «мы с Василием обрели друг друга»
— Алексей, как вы с этим справляетесь? Реплики звучат голосами Юрского, Гурченко, Дорошиной, Теняковой… Вы же не меняете текст?
— Нет, конечно. Текст не меняется. Но знаете, у нас одна актриса не смотрела фильм.
— Ей, наверное, лет двадцать?
— Двадцать с небольшим. Она впервые познакомилась с произведением, прочитав пьесу.
— Думаю, таких зрителей меньшинство.
— Конечно. Мы рассчитывали на эту интригу: что, в Театре кукол — «Любовь и голуби»? А… как? Мы попытаемся сыграть на сравнении с фильмом. Сыграем на любопытстве.
Так выглядит деревенский дом Надежды и Василия, украшенный голубятней
Художник Катя Петухова из Канады нарисовала персонажей, которые в чем-то неуловимо напоминают киногероев. Композитор Николай Морозов из Санкт-Петербурга написал такую музыку, которую я слушал и думал: «Стоп! Это же музыка из фильма! Как так?» Послушал еще раз — нет, абсолютно другая. Но такая же органичная.
— Помните свое первое впечатление от фильма?
— Конечно. Я в детстве почему-то начинал смотреть с того момента, как дядя Митя запевал: «Веселья ча-а-а-а-а-ас и боль разлуки! Что, откопались уже?» И погоня за ним, и потом кадриль.
Знаете, что для меня главное? Фильм сам по себе ностальгический. Даже когда его Меньшов снимал, такой деревни уже не было. История сама — о времени, когда деревенским только-только разрешили получать паспорта и уезжать в город. Главный герой Василий в городе не был, вот и поехал пожить покрасивше. Дочь Людка вернулась оттуда, побитая мужем… Закачался мир.
Явилась городская Раиса Захаровна с очень модными губами
Описанная драматургом Владимиром Гуркиным деревня — это уходящая натура. Там зафиксирован момент, когда деревня начала умирать. Ее в том виде нет и больше не будет. И сейчас идет смена эпох.
— Но история же не о конфликте города с деревней?
— Я попытаюсь объяснить. История, рассказанная в «Любовь и голуби», по силе проживания чувств, осталась где-то очень далеко. Как та деревня, как голубятни. В этом она для меня ностальгическая. Нет больше такого проявления чувств. В принципе нет. Эта эпоха ушла.
Более того, такое проявление чувств — именно то, что нам так нравится в фильме! — выглядит сейчас совершенно нелепо. Ну что это такое: пришли люди и стали морду бить. Мы выражаем эмоции опосредованно: эмодзи, смайлики, тонкий троллинг… Простота и наивная чистота утрачены, они ушли вместе с той деревней. Герои «Любовь и голуби» наивны! Тем и подкупают, за то и любим.
Заслуженная артистка России Арина Жарикова и Раиса Захаровна
Актриса Елена Плещеева (справа) и Надюха
Не знаю, найдет ли это отклик у молодежи. Молодые люди живут в телефонах, скользят по поверхности. Они находятся в таком плотном и сильном информационном поле, что утрачивается понимание ценности информации, уникальности людей, чувственного опыта. Я недавно наблюдал, как великий педагог читал студентам лекцию. Молодые люди не в состоянии оценить ценность и уникальность момента, они не чувствуют. Они погуглят.
Я вырос в те времена, когда новая музыка на кассете появлялась в городе и ты ее добывал! Искал, чтобы переписать. Для нас информация была ценна! А сейчас ценности нет: надо найти — нашел — и даже не запомнил. Поэтому и восприятие жизни изменилось. И чувства свои мы выражаем по-другому.
И вот так происходит репетиция, внутри декораций
— Почему вы решили играть историю в куклах-петрушках? Не теневой театр, не марионетки, не ростовые куклы?
— Петрушечные спектакли почти ушли, но именно к нашей истории они подходят идеально. Никакие не марионетки, не ростовые куклы, о чем вы. Петрушки сами по себе — очень простые и наивные в своих проявлениях. И материал пьесы достаточно наивен. Нет никаких хитросплетений. Ничего суперсложного с героями не происходит: все открыто, все напрямик. Если плачем, то в три ручья, если радость, то всей улицей, если теряем голову — то в прямом смысле, в кукольном театре все возможно.
Я учу актеров: ребята, вы куклами работаете, как флагами. Должен быть максимально широкий, внятный, читаемый жест. Мелкие движения просто потеряются ряду на двенадцатом, для зрителя герои будут неразличимо стоять на месте.
— Что было самым сложным для вас в этой работе?
— Было и остается — поиск языка. Текст прекрасный. Наша задача — перевести текст в визуальную драматургию. Видите ли, если бы актерами были люди, мы бы за ними наблюдали: есть мимика, есть энергия. Когда разговаривают куклы — ничего не происходит. Визуально они статичны. Выражение лица у куклы не меняется. Поэтому самое сложное здесь — визуализация драматургии.
Дамы намереваются побить друг другу морды
— Но сам сюжет вечный.
— Конечно, вечный. Но мне дорог не сюжет, а ностальгия. «Любовь и голуби» — это ностальгическая комедия. Я действительно жалею, что уходит эта красота и открытость проживания чувств. Сейчас это особенно очевидно.
— Но если бы это было совсем далеко и не про нас — не было бы такой привязанности к этому фильму, искренней, неподкупной.
— Конечно. Наша жизнь по сути — чувственная. Чем ярче чувственные, эмоциональные перепады, тем дольше они помнятся. Не «Сколько я сделал шагов» или «Сколько употребил калорий», а «Что я сегодня испытал» — вот главный вопрос. И негативные чувства тоже делают содержательным наше ежедневное существование. Иначе это будни монотонные. Как сказала Раиса Захаровна: «А привычка?» — «Кака привычка?» — «Элементарно! Привычка!»
Дядя Митя во время репетиции поджидал за кулисами
— Вот о чем, милая моя, вы должны были подумать.
— Конечно. Нам необходимо испытание чувств. Этим мы живем, этого хочется, и в театре, и по жизни. Зачем мы ходим в театр? Как говорил Александр Митта, чтобы испытать стресс. Не тот, который тебя убивает, а слабые его токи. Поэтому мы и пересматриваем любимое.
