Дети войны рассказывают о великих тех годах так, как никогда не рассказывали их родители
Алексея Васильевича Луканенкова в семье звали Ленькой. Его сестренку Зинаиду Васильевну — почему-то Зойкой. Алексей родился в 1937 году в деревне Александровка Калужской области. Зинаида — в поселке при Челябинском металлургическом заводе в 1943 году.
Мы хотим, чтобы история их военного детства звучала от первого лица.
Брат и сестра, Зинаида Васильевна Палагина (Луканенкова) и Алексей Васильевич Луканенков, через 76 лет после детства
Содержание статьи
В нашем доме был немецкий штаб
Алексей Васильевич Луканенков:
— Мне было четыре, когда в деревню пришли немцы. Как пришли, я не помню. Но помню, что деревню бомбили и одна бомба попала в наш огород. Нас было пятеро, младшей Клаве — от силы полгодика, она родилась в апреле 1941 года.
Мама, как квочка, нас сгребла, и мы скатились по лесенке в подвал. Точнее, в погреб, он был вырыт во дворе. Там мы скрывались от бомбежек. Папы уже с нами не было, он эвакуировал заводы на Урал.
Я, мальчишка, считал, что это в порядке вещей, когда в нашем доме живут немцы. Староста привел их прямиком в наш дом, лучший в деревне. Отец работал не в колхозе, а на заводе, монтажником-высотником, поэтому у нас были деньги и семья считалась зажиточной. Перед войной отец как раз и выстроил новый дом — каменный, пятистенок, две комнаты!
Отец, Василий Луканенков, в первые месяцы войны эвакуировал заводы на Урал и в Сибирь
Родительскую комнату занял офицер. Он жил один. В другой комнате вдоль двух стен поставили нары в три яруса. Там размещались немецкие солдаты. Они менялись: приходили и уходили, как на работу, на фронт. Нас в дом не пускали.
Сидели в сарае, выходить не разрешалось. Когда в сарае стало холодно, офицер разрешил зайти в дом и забраться на печку, но только после того, как все улягутся спать. И чтобы тихо сидели там, все шестеро. Однажды старший брат Павлик нарушил запрет, его высекли.
Я не помню, чтобы я гулял. Спускаться с печки было нельзя, только маме разрешали что-то приготовить во дворе. Мама говорила, нам попался добрый немец. Иногда отдавал какие-то объедки или остатки еды, пока никто не видел.
Как я добыл чипсы
Я запомнил случай, как меня ночью спускали с печки, чтобы я принес что-то из еды. Немцы были очень аккуратные. В сенях они сколотили стеллажи и хранили продукты: всё по порядку, баночки, мешочки...
Меня ночью спускали, чтобы я в темноте на ощупь что-нибудь съестное оттуда притащил. Я доставал только до нижней полки. Схватил наугад банку: оказалась какая-то сушеная резаная картошка. Да, как чипсы!
Немцы ничего не слышали, но заметили, что на полках чего-то не хватает. Офицер сказал матери: если еще раз мальчишку увидим, его не тронем, а тебе будет плохо.
Чем мама нас кормила, я почти не помню. Готовила из тех припасов, что хранились в погребе: капуста, капуста... Однажды поставила на огонь воду, собралась варить. Один из офицеров пришел, увидел: вода горячая. Снял котел и стал там мыться. Другие немцы сделали ему замечание: ты что, мол, делаешь, она детям обед готовит! Они подрались, это я помню.
Гораздо больше гадостей, чем немцы, творили наши. У нас была корова, и первое время было хотя бы молоко. Но староста привел немцев за нашей коровой. Даже офицер, который жил у нас, вступился: пять ребятишек, не забирайте! И тот немец, который пришел за коровой, даже заколебался на момент. Но староста сказал, что наша корова — лучшая в деревне. И ее увели.
Зинаида Васильевна Палагина (Луканенкова):
— Помню, мама рассказывала: немцы гоняли женщин на поля, где лежали мертвые солдаты. Горы непохороненных мертвых советских солдат. Заставляли снимать с них сапоги. Зачем, не могу вспомнить. Может, и мама толком не понимала зачем... Но рассказывала, как деревенские женщины стояли перед погибшими солдатиками, плакали, молились, просили прощения... Но сапоги снимали, что делать.
Поезд качнулся от крика
Алексей Васильевич Луканенков:
— Однажды немецкий офицер сказал: «Матка, бойся, за нами придут румыны. Прячь что можешь. Эти отберут всё, до половой тряпки». Но румын мы не дождались.
Мама попала в какие-то списки. То ли из-за провинившегося Павлика, то ли из-за отца, который воевал на Финской. В общем, когда наши войска отбили деревню, ненадолго, месяца на два, — нашу семью вывезли. Нам невероятно повезло. В Александровке еще почти год стояли немцы.
Собирались мы быстро, бегом. До станции нужно было идти пешком шесть километров. Брат Коля отвечал за чайник. Мама и старший брат Павел несли по очереди младшую Клаву, она бы не доковыляла. Мне достался котелок.
Нас посадили в теплушку — это товарный вагон с соломой на полу. Я запомнил, что ехали очень долго.
На каждой станции поезд останавливался, и мама нас выпускала на перрон. Мы просили милостыню, хоть что-нибудь... Помню, на станции стояли хлебные лотки. Я ползал под ними, собирал крошки и ел.
1956 год, Челябинск. С мамой, Акулиной Луканенковой, дети, родившиеся после войны: Люда, Миша, Витя, Зина —и старшая Надя. В семье Луканенковых было десять детей
Однажды, пока поезд стоял, Коля ушел за водой. Его задача была найти горячую воду. Поезд тронулся, а Коли нет. Ну нет нигде! Потерялся мальчик. Помню, как мама заметалась, завыла: «Ребенок! Коля! Стойте!» Видимо, это был такой страшный звук, что за ней завыл-закричал весь поезд. Станция качнулась. Поезд остановился. И в этот момент Коля выбегает из-за угла с чайником. Искал-искал воду, нет нигде. Бежит, запыхался...
Всех пятерых детей мама довезла живыми.
Румыны, действительно, пришли. Пожгли и ограбили всю деревню... Наш офицер не врал. От домов остались одни трубы. Мы узнали об этом много лет спустя. Никто из нас в родные места больше никогда не вернулся.
Встреча с отцом
Зинаида Васильевна Палагина:
— Мама знала, что отец работал на Челябинском металлургическом заводе, у нее был записан адрес общежития. Ну что такое общежитие — барак с занавеской. Одиночки жили все вместе, а семейным отгораживали угол тряпицей.
Это нам старшие сестры рассказывали. Заходит мама в общежитие. «Вы к кому?» — «К Василию Михайловичу Луканенкову». — «А вы кто?» — «Жена». И весь барак хохочет. Мама не поймет ничего.
Наконец нашла. Заходит за занавесочку. Сидят за столиком двое: папа и какая-то женщина, чай пьют. «Здравствуй, дорогой. Вот мы». Та женщина встала и молча вышла.
Папа потом говорил, что считал всю семью погибшей.
Мама у нас была красавицей всю жизнь. Волосы густые, темные, даже в старости едва припорошенные сединой. Лицо гладкое, губы пухлые. До 94 лет даже сеточки морщин не было. Папа очень любил ее. У них после 1942 года родилось еще пятеро детей.
Горячий кокс собирали руками
Зинаида Васильевна Палагина:
— Мне шесть лет. Мы с сестрой Клавой идем за коксом. Ночь. Ждем. Вот идет поезд. Подходит, пыхтит, останавливается. Сверху в вагоны засыпают, льют раскаленную лаву. Это кокс. Помню, что сыпется сверху на нас: насыпают-то в вагон, но что-то мимо падает. Мы, дети, эти горячие куски кокса с земли хватаем и собираем в мешки. Быстро! Хватаем и кидаем. Клава, уже взрослая, рассказывала, что она обеспечивала семью коксом.
Конечно, никому там рядом находиться нельзя. Поезд отъезжал — и нас гоняли. Это 1948 год. Кокс нужен, чтобы печку топить.
Алексей Васильевич Луканенков:
— Рядом с нашим бараком стояли коксовые батареи, куда мы бегали за топливом для печки. Не помню, чтобы девчонки собирали кокс. Расскажу свой случай.
Я пошел туда, где кокс, уже охлажденный коксотушителем, вываливают на скользкий скат. Он ни минуты не задерживается, ползет дальше примерно под углом 45 градусов, уходит на транспортер. И меня бог туда понес. Как, зачем? Не помню. Помню, что нужен был кокс. Нечем топить.
Я один. В одной руке мешок, другой рукой я пытаюсь поймать куски. И не могу, не получается, он уползает от меня, да еще горячий. И вот в какой-то момент меня чуть не утащило вместе с коксом. Я чуть зазевался, видно, и меня потащило вниз. Каким-то чудом зацепился за стенку, а мешок мой уехал.
Если бы не уцепился, унесло бы на ленту и дальше, в доменную печку. Гибель, конечно. Это я уже не маленький был, взрослый. Одиннадцать лет.
Завод в те годы не был огорожен забором. Всё тащили: и дрова, и металлолом, и кокс, и уголь. Иначе бы все мы передохли.
У мамы была крутая работа — она мыла котлы
Зинаида Васильевна Палагина:
— Я родилась в октябре 1943 года. Мама работала в столовой. У нее была самая крутая специальность — она мыла котлы. Со мной, двухмесячной, она приходила на работу к семи утра. Заведующая к маме очень хорошо относилась. Меня, маленькую, она уносила в свой кабинет, пока мама работала. Много лет спустя мы узнали, что она меня подкармливала сливочным маслом — мама рассказывала.
1960 год. Зинаида Луканенкова — выпускница Челябинской средней школы № 99
Мама мыла котлы и складывала в бидончик оскребки.
Просила повара: дайте пригореть! Не выскребайте! Мама всё со стенок счищала аккуратно, собирала и несла домой.
Рядом с нами был лагерь военнопленных. Расконвоированные немцы приходили в столовую с пустыми котелками и просили маму: не выливай воду из-под котлов, нам в котелок вылей. Такие же голодные были, как мы.
Правда, посудомойщицей мама работала недолго, видно, место было теплое. Моей любимой игрой в детстве было из грязи лепить батоны. Белый батон был моей главной мечтой.
Ищите замороженную картошку
Зинаида Васильевна Палагина:
— Мама варила нам молочный кисель. Для этого нас посылали на картофельное поле искать перезимовавшую картошку. Мама учила: «Берите картошку старую, но чтобы высыпалась. Если липнет — не берите».
Я помню, какое это было счастье: я высыпаю картошку на ладошку и вижу белые крупинки. Нашла! Это хорошая картошка, в ней сухой крахмал. Такая радость, мама сварит кисель!
Алексей Васильевич Луканенков:
— В лес за поселком вываливали все отходы: и от производства, и от отхожих мест. В лесу не осталось ни ягод, ни грибов. Даже птиц, по-моему, не было, всё испакостили. Но вот на шлакоотвалах мы пекли картошку. Мерзлую выкапывали, и пока шлак горячий, бросишь, перевернешь с боку на бок — ох, вкусная!
Алексей Луканенков, 1964 год
Крапива, лебеда, морковка — вот главная еда. Соседка по бараку, мордовка, всегда садила много лука. Но мы никогда не давали ему вырасти. Выкапывали и ели.
Лук — лучшее лакомство
Зинаида Васильевна Палагина:
— Когда нечего было есть — мама поломает хлеб, накрошит в чашку, воды туда нальет, сахаром посыплет — ешьте. Это называлось тюря. Или в чашку нальет горячей воды, ложку сахара размешает — пей.
У нас не было тарелок. Мы все ели из одной чашки, где капуста с постным маслом и водой. И еще картошка.
Помню, брат Павлик придет с работы: «Зойка, есть хочешь? Лук будешь?»
Режет луковицу, заливает кипятком. Потом под холодную воду, чтобы остыл. Солью, перцем посыплет, желтым маслом покропит, хлеба отломит кусок — ешь! Вкуснее, слаще этого лука я в жизни ничего не ела.
Еще мы, сестры, зарабатывали тем, что пасли коз у богатых людей. Богатых — это значит, например, она портниха, а он — начальник отдела кадров на заводе. А батон я попробовала впервые в жизни у соседей Колпаковых. Они были сталинградцы, какие-то хорошие специалисты. Они пекли булочки.
На всю жизнь у меня осталось правило: вкусное — значит, дорого. Это роскошь, лишнее, мы не можем себе позволить. И только потом доходит, что ведь уже могу...
Алексей Васильевич Луканенков:
— Помню, что в магазинах после войны горами стояли консервы — крабы и икра. Никто их не покупал. Я однажды попробовал икру — гадость редкостная.
1992 год. 80-летие мамы, Акулины Луканенковой (в центре с цветами на первом ряду). Рядом с ней в первом ряду — дети. Во втором и третьем — — жены, мужья, внуки.
Фейерверк
Зинаида Васильевна Палагина:
— Я помню, как немцы уходили с коксохима. Военнопленных отправляли домой. Вот идет по улице колонна. Поют. Счастливые, их отпустили. Строем идут на вокзал. Мы, ребятишки, следом бежим, интересно же. И вдруг они как заорут: «Фейерверк!» И — раз! — вспарывают подушки и подбрасывают в воздух, чтобы пух во все стороны. Красота! А мы не поймем, что за слово такое они кричат, «фееверк» какой-то. Бежим за ними и кричим на всякий случай: «Фашисты! Фашисты!»
День Победы
Зинаида Васильевна Палагина:
— Тетки таскают столы: сталинградцы, ленинградцы, все эвакуированные. Ставят между нашим бараком и сараями. Мама нарядилась: юбку достала из шкафа, надевает — не сходится. Ничего, хватает наволочку, рвет, обвязывает — вот и фартучек. Взяла котелок, полный горячей картошки, а сверху масло желтенькое, горчичное, наверное.
Все усаживаются за столы. Это праздник День Победы. Года три прошло после войны. Детей к столам не подпускают, отгоняют, пока трезвые. Как головы клониться начинают, мы лезем к еде. Там вкуснятина: капуста, винегрет, пирожки у богатеньких.
Начинают петь, все подхватывают, хором выводят.
Вдруг Дядя Ваня встает, белый, губы синие. И начинается вой. Кто-то один начинает плакать, и за ним все — в рев и в крик. Стоит между бараками плач по своим погибшим. В голос бабы кричали, причитали...
Мы бежали от этого страшного воя, от этого стола, чтобы не слышать.
От редакции:
Зинаида и Алексей — двое из десяти детей Луканенковых, кто получил высшее образование. Алексей Васильевич окончил ЧПИ по специальности инженер-технолог. Много лет проработал на Челябинском заводе тракторных агрегатов, был заместителем главного инженера, заместителем директора по качеству.
Зинаида Васильевна — учительница. Она окончила литературный факультет Магнитогорского педагогического института. Больше двадцати лет преподавала русский язык и литературу в Челябинском педагогическом училище. До сих пор дружит со своими первыми учениками.
