6 марта в «Манекене» состоялась премьера абсурдной пьесы
Не знаю, как на самом деле все завертелось. Но собрались как-то вечером в одной комнате два режиссера и директор театра (под руководством режиссера Владислава Харюшина). Комната оказалась без окон, а люди с чемоданами. Тревожно.
Слева направо: Валерий Николло Жеребцов, Александр Пеппино Березин и Сергей Филиппо Овинов
На сцене «Манекена» развернулась арена цирка. С канатами, лестницами, круглым манежем и дорогой красной дверью. Оказалось, требуется клоун. Лучше старый, опытный и с навыками конюха. Сначала пришел растерянный Николло (Валерий Жеребцов). Огляделся, поставил чемодан, подергал ручку двери, запустил солнечных зайчиков и попросил аплодисментов. И спрятался под стул, когда сверху что-то грохнуло и хлопнуло. А это Филиппо (Сергей Овинов) спускал по лестнице свой чемодан. Тоже огляделся, встряхнулся, набираясь смелости, брякнул: «Есть тут кто, вы по тому же делу? Тогда я в очереди второй». А потом и третий появляется, Пеппино (Александр Березин), с огромным ящиком.
Оказалось, они давние знакомые. Ну как знакомые — коллеги. Даже не коллеги, друзья.
— Мы ведь все еще друзья, Николло?
— Конечно, клянусь!
—Тогда я тебе правду скажу: им нужно совсем другое, не обольщайся.
Сморкаются друг другу в душу, похваляются неслучившимся успехом, стреляют из пистолета, отпускают едкие шутки и делают вид, что ха-ха-ха, ой не могу, а я вообще думал, что ты умер.
Хочется по бокам цирковой арены поставить таблички: это пьеса театра абсурда. Ее написал румын Матей Вишнек. То есть француз. То есть какая разница, если он наравне с Эженом Ионеску покорил французские театры. И пишет странно-смешные пьесы, в которых больно, нелепо, но очень правдиво в конце.
Чтобы помнить, что эти старики на сцене просто хватаются за последний шанс. Помнить, что они уже за бортом. И кажется, даже в гробу. Даром что на сцене горят софиты, играет популярная цирковая мелодия, а публика аплодирует, хохочет и бросает на сцену бумажные самолетики.
Это вы тут накурили? Почему нет окон, открыли бы и проветрили. О, слышите, музыка, там снаружи музыка, как будто марш (а там и правда он, похоронный).
Они таскают по сцене чемоданы, трясут ветхими афишами, утирают пот со лба, поправляют парики, скачут, натужно кривляются. А потом останавливаются вдруг, краснея в одышке, и достают трясущимися руками фляжку, таблетки или воздушный шарик.
Эй, Николо, я слышал, что ты умер (и это уже не смешно)! Или живешь в богадельне (это пока еще смешно). Спасибо за платок, ты бы его хоть иногда стирал.
Им страшно уходить. А мне страшно на них смотреть. Потому что на свое последнее в жизни собеседование они принесли широкие штаны, пару старых пантомим, слезы и готовность идти по головам. А еще россыпь колкостей в адрес самых близких друзей. И что там еще у них в чемоданах. А зрители в зале сидят, смеются, хлопают. То ли у них в сумках три сотни улыбок припрятано на черный день, то ли они просто очень хорошо знают этих клоунов.
Сдается мне, мы все испоганились. Прости меня, господи, я брезгую!
Клоуны хвастаются своими идеями и номерами, бегают по стульям и скачут на лошадях. А я вижу, как Сергей Овинов играет на воздушном шарике, Александр Березин в обмороке, а Валерий Жеребцов влюбляется и плачет. И мне по-прежнему тревожно. Пусть это будут не их чемоданы. И не наши. И вообще ничьи. А мы в эту очередь к красной двери в комнате без окон придем потом просто счастливыми. Пожалуйста. Не важно, в какой момент или за кем. Кстати, кто будет последним в этой очереди — выключите свет.
Шутка, — сбрасывает парик Сергей Овинов, — Саня, люстры в зале зажги!
