История актрисы, драматурга и завлита Камерного театра
В коридоре перед Театральным пространством свободы в арт-кластере «Свобода2» толпится народ: зрители пришли на иммерсивный спектакль «Матреша» по роману «Бесы» Достоевского. На улице уже снежно и зябко, в дверях клубится дым, музыкальная колонка дребезжит то ли от холода, то ли от утробного гула, который транслирует. На пороге появляется крохотная девушка ростом с пятилетнего ребенка — ее лицо в белом гриме, на плечах темный сюртук, на голове черная шапочка. Она в спектакле — автор инсценировки и голос совести, бес и резонер. А необычная внешность и костюм беса только усиливают силу ее слов.
Это Дарья Метелица, актриса Театрального пространства свободы и завлит Камерного театра. Она создала музыкальную сказку «Снежинотки» для Детской филармонии, вербатим «Почему Че?» для театрального фестиваля «Noвый», написала сборник сказок «Валенки для Вареньки». А сейчас готовит инсценировку для нового спектакля «Живой» в Театральном пространстве Svoboda2. На сцене Дарья не появится, «Живой» — моноспектакль, история Маяковского и Башлачева. Но и роли беса в «Матреше» вполне хватило, чтобы привлечь внимание аудитории. А внимание — это то, что Дарье очень нравится.
— Забавно, но бес — это и самая первая моя роль. Мне было шесть, когда я начала заниматься в театральной студии озерского ДК «Маяк». И лет восемь — когда я впервые вышла на сцену перед большим залом. Мы ставили «Сказку о попе и его работнике Балде». Я была бесенком — одним из толпы детей. Радовалась своему атласному костюму, танцевала в дыму где-то на третьей линии у кулис. А потом вдруг произошла рокировка. И в одном из спектаклей я оказалась у самого края, перед зрителями. Увидела десятки лиц. Мне показалось тогда, что все смотрят исключительно на меня. И удивительно, но мне это понравилось.
— А на вас глазели? В детстве, сейчас?
— Если и глазели, то я не обращала внимания. Знаете, чем хороша театральная студия с самого детства? Это настоящая школа выживания. Тебя там учат работать с вниманием — концентрироваться, переключаться, когда это необходимо. Ты понимаешь, что все люди вокруг разные, у каждого свой вес и рост, кто-то красив, кто-то не очень, зато фактурен. К тому же вокруг были близкие люди, которые верили, поддерживали и говорили, что во мне есть талант. И главная задача — этот талант развивать. Так что все мое внимание было именно в этой точке.
Музыкальный педагог посоветовала моим родителям включать для меня фоном Монсеррат Кабалье и Фредди Меркьюри. Папа был рад! А я через какое-то время заинтересовалась и стала спрашивать: «А что это за тетя поет так странно? А это вообще тетя или дядя?» А сейчас в моем плейлисте есть и Бах, и рэп, и Киркоров иногда.
— Как вы попали в эту студию?
— Моя семья наполовину творческая — папа рок-музыкант, служил в озерском театре «Наш дом» и в «Золотом петушке». Дома постоянно бывали гости, которые слушали музыку, играли на гитаре и пели, спорили. Одна из папиных знакомых, педагог Татьяна Чехова, взялась учить меня игре на фортепиано, а заодно посоветовала родителям включать дома фоном Монсеррат Кабалье и Фредди Меркьюри. Наши музыкальные занятия были во Дворце культуры. И там же репетировал народный театр оперетты. Уговорила маму записать меня в эту студию. Мне было шесть.
Моя мама не очень верит, что актриса — это профессия. Так что мне сначала пришлось получить высшее образование востоковеда и филолога, чтобы всех успокоить и заниматься тем, чем хочется.
— Мечтали стать актрисой?
— Да. Я, знаете, обращаю внимание не на профессии, а на людей в них. Вот была у меня потрясающая первая учительница в школе — и несколько дней я хотела быть учителем. А потом попала к очень заботливому стоматологу — захотела стать врачом. Но сильнее всего привлекал театр. Это было мое преимущество, даже перед одноклассниками.
Вот в классе распределяют билеты, а ты гордо так говоришь: «Мне не нужен билет, я в этом спектакле играю». Местной знаменитостью была.
— Как в школе к вам относились?
— Я не была замечена ни в одной школьной разборке или травле. Театр словно давал мне чувство превосходства. Я на сцене — мои одноклассники в зале. В какой-то момент даже словила звездную болезнь. Но наш режиссер это быстро пресек. Звезды, знаете, падают больно (смеется).
— Кричал, топал ногами?
— Сказал, что я здесь не для того, чтобы корону носить. И что вообще не отличаюсь от других детей. Я его уважала и думала всегда, что он не просто педагог, а волшебник. Наверное, потому, что на всех новогодних утренниках он лепил накладную бороду и исполнял роль Деда Мороза. Я думала, что это чудо и что эту тайну знаю только я.
— Чем для вас стал театр?
— Оберегом в детстве и юности. А сейчас мне кажется, что без театра моей жизни не было вовсе. Меня туда притягивает, как в Бирюзовую гостиную в Эрмитаже. Я в детстве очень часто ездила в Петербург с мамой. И ходила по музею раз двести, обязательно посещая эту комнату. Почему? Не знаю, но я далеко не все в своей жизни могу объяснить (хмыкает).
— Есть у вас актерские ориентиры, кумиры, идеалы?
— Я очень люблю советский мультфильм «Остров сокровищ». Вот как раз те музыкальные и игровые паузы, где реальные актеры (артисты одесского театра «Гротеск». — Ред.) разыгрывают сценки, поют, делают зарядку. Я их даже косплеила в детстве.
— И все-таки в актерский вуз вы не пошли?
— Я востоковед (ЧелГУ) и литературовед (магистратура ЮУрГУ), знаю английский, китайский и немецкий. Не могу сказать, что мне нравилась специализация. Но я очень терпеливая и ответственная, к сожалению. Так что какое-то время работала в лингвоцентре при ЧелГУ, была переводчиком даже. Но если ты о чем-то мечтаешь, эта мечта тебя все равно находит. Так что я снова оказалась в театре — теперь уже в челябинской студии Алексея Тетюева.
Я не горю путешествиями и не хочу переезжать в другой город. Есть возможность куда-то поехать — еду. Но не сижу в мечтах о Европе или Америке. Мы как-то были в Чехии, гуляли по центру столицы — красиво. А в подворотню свернешь — и вот словно в Челябинске.
— Почему выбирали именно ее?
— Так вышло, судьба, наверное. Это был февраль, все кастинги уже закончились. Студия еще располагалась на улице 3-го Интернационала. Сумерки, полузаброшенная территория ликеро-водочного завода, какое-то СТО, мужики в спецовках орут. И я так тихонько: «А где здесь театральная студия, не знаете?» Поднимаюсь на четвертый этаж, попадаю в длинный и темный коридор. А навстречу мне Алексей: «Ну наконец-то вы до нас дошли», говорит. А я стою и не понимаю, почему он вдруг так рад. Но было приятно.
— Как случилась «Матреша» за вашим авторством?
— Тетюев давно хотел поставить «Бесов». Мы полгода читали то, что получилось у режиссера Анджея Вайды (еще в 1970-е Вайда переработал несколько романов Достоевского и сделал инсценировки «Бесов», «Идиота» и не только; в своей работе Вайда использовал и пьесу Альбера Камю, также основанную на «Бесах». — Ред.). Но нам не подходила его версия, не была созвучна. Хотелось выделить линию Ставрогина. Ведь что бы ни происходило вокруг человека: революция, война, семейные какие-то дрязги, — главное — то, как герой в этом живет и действует. Но зачем кромсать Вайду, пусть гений остается гением. А я напишу свой вариант.
Я читаю залпом, не могу растягивать по главам. Из последнего — «Дни Савелия» Григория Служителя. Перечитываю понравившиеся книжки несколько раз, это уже профессиональное, сразу начинаю думать, какой бы получился сценарий.
— Читали книжки по драматургии и сценарному искусству?
— Когда я училась в магистратуре, тема моей диссертации была связана со сценариями: стало модно тогда публиковать их как книжки в твердой обложке. Так что я взяла «Танкиста» Бояшова и сценарий «Белого тигра» Шахназарова. Сравнила, попробовала объяснить, зачем, что и как сделал Шахназаров. А теперь провернула примерно то же с «Бесами».
— И получилось отлично! По крайней мере, в «Матреше» раскрывается масса смыслов, которые не то что в школе, во взрослом возрасте не доходят. Тем более что «Бесы» — не маленький роман.
— Это да. По такому принципу надо срочно сделать инсценировку «Войны и мира» Толстого, чтобы у школьников хотя бы был шанс (хохочет). На самом деле прелесть «Матреши» не только в инсценировке. А в самой организации сценического пространства, сочетании уличных сцен и студийных.
Понравилось, как написал кто-то из критиков: что у меня получился очень тонко сшитый текст.
— Какие сцены вам запомнились больше?
— Митинг. Вот представьте. Двор «Свободы2», люди вокруг идут по своим делам. А тут группа стоит у помоста и человек в рупор выкрикивает разные лозунги. Не все ведь знают, что это лишь сцена из спектакля. И я помню, как Сеня, исполнитель роли Верховенского, сказал тогда: «Господи, да нас посадят еще до премьеры». Волновались (да и каждый показ волнуемся), что где-то поблизости окажется Росгвардия и начнет хватать всех без разбора. И смешно и дико.
— В новом спектакле про Маяковского и Башлачева тоже будут провокации?
— Мы пока не рассказываем подробностей, хотим сохранить интригу. Могу сказать что это попытка иначе, по-новому взглянуть на поэтов. Перестать видеть в Маяковском лишь горлана-революционера. Узнать, кто вообще такой Башлачев.
У нас живет кот, шотландец, флегматичный до крайности. Я придумала ему звучное имя Шиллер. Но домашние быстро сократили до Шили, а сам кот этому имени соответствует. Такой Шиля из Одессы: есть ли у вас чего покушать?
— Какие роли вам хотелось бы сыграть?
— Кажется, я бы нашла себя в мистических мирах Достоевского, Гоголя, Булгакова. Например, Варвара из «Бедных людей». Я уже несколько раз перечитывала и никак не понимаю, кто она, почему так поступает, почему так пишет?
— Что для вас Театральное пространство свободы?
— Это студия, которую мы создавали буквально своими руками — штукатурили и красили, убирали и декорировали. Мы тут живем и работаем. И все по-честному, без зависти и церемоний. Достал тебя кто-то, так и говоришь: я от тебя устала.
— Есть еще какие-то проекты в работе?
— О, я почти закончила инсценировку «Вина из одуванчиков» Рэя Брэдбери. Это будет спектакль постоянного репертуара, играть будут подростки. Такое вечное лето, вечное детство. Мы добавили сцены из сказок и притч Маленького принца Экзюпери, и получился такой концентрат детского счастья.
