Писатель выступил на «Рыжем фесте» и рассказал о тяге к истории и Монголии
В Челябинске завершился литературный форум «Рыжий фест», на который вот уже пять лет слетаются писатели, издатели, редакторы и, конечно, читатели со всей страны. Каждый здесь ищет что-то свое: новые книги на вечер, новые знакомства, вдохновение или ответ именитых мастеров на волнующий вопрос: «Как начать писать?» В этом году одним из хедлайнеров стал Леонид Юзефович — автор книг «Журавли и карлики», «Самодержец пустыни», «Поход на Бар-Хото». Последнюю он представил челябинцам и рассказал о Монголии XX века, истории этого государства и поведал тайну наименования крепости Бар-Хото. Наш корреспондент пообщался с Леонидом Юзефовичем за кулисами фестиваля, чтобы узнать, как зародился интерес к истории и Монголии и кого из авторов читает сам писатель.
— Леонид Абрамович, я, наверное, начну с банального вопроса. Вы филолог по образованию, но работали учителем истории, потом защитили диссертацию кандидата исторических наук. Как вы пришли к изучению прошлого? Откуда эта любовь к истории?
— Так случайно получилось. Знаете, чем случайнее, тем вернее, как это у Пастернака сказано. В нашей жизни все случайно. Я случайно встретил свою жену. Я не выбирал город, где я родился, — это тоже была случайность. И точно так же историей я заинтересовался случайно.
— Книги так же начали писать — случайно?
— Да, конечно.
— Но в ваших книгах вы компонуете реальные исторические факты и вымысел — героев, которых никогда не было, крепость Бар-Хото. А по-вашему, история — субъективная или объективная наука?
— Я не компоную вымысел и реальность. У меня есть книги строго документальные, как «Самодержец пустыни», там нет ни слова вымысла. И такие же «Зимняя дорога» о гражданской войне в Якутии и «Путь посла» о русском дипломатическом этикете. Там нет вымысла вообще, могут быть только мои какие-то предположения, которые я всегда оговариваю.
Но есть романы, как «Поход на Бар-Хото», — это не исторические вещи, а квазиисторические, псевдоисторические. Там берется абсолютно реальная обстановка того времени, насколько я могу ее представить, и в этой обстановке происходят события, которых никогда не было. Там даже могут браться фигуры, которые действительно существовали. Но я не прикидываюсь, что реставрирую историю, мол, «изучайте прошлое по моему роману».
— Вы много пишете о людях XX века. Как по-вашему, человек сильно поменялся с течением времени?
— Нет, общество не меняется. И те же качества остаются. Конечно, римлянин, например, отличается от российского человека XIX века по каким-то своим нравственным установкам, по тому, что он считает добром, что злом. Но человек как физическое существо особенно не меняется. В среде красных командиров были честные и благородные люди. В среде белых были честные и благородные. Были подонки и жестокие палачи. И вообще идеология — это последнее, что определяет нравственность человека. Будь ты за царя и за веру или будь ты за коммунизм — это не определяет того, хороший ты человек или плохой.
— Помните ли тот момент, когда заинтересовались темой Монголии?
— Ну, конечно, помню, потому что я там жил. Во времена моей молодости, когда студенты оканчивали военную кафедру, их забирали в армию, но не рядовыми, а офицерами. Я был лейтенантом и служил на границе с Монголией и бывал в ней. Вот тогда и заинтересовался. И тогда же впервые попал в буддийский монастырь — Иволгинский дацан в сорока километрах от Улан-Удэ. И мне стало это все интересно: для мальчика из провинциальной Перми оказаться в индийском монастыре было невероятной экзотикой.
— А как вам Челябинск? Вы сказали, что за первый день «Рыжего феста» уже 13 тысяч шагов нагуляли по городу.
— Я здесь уже бывал, только очень давно, в молодости. Тогда площадь вокруг памятника Ленину, все эти огромные здания произвели сильное впечатление. Обычно ведь в Советском Союзе не строили дома выше пяти этажей. А здесь я начал считать этажи и понял, что их гораздо больше, как в Минске. Ваш центр вообще похож на Минск. Вот подземный переход, я помню, на меня произвел сильнейшее впечатление, потому что в Перми не было ни одного подземного перехода, и в Свердловске не было. А у вас был подземный переход в центре, очень красивый.
— Леонид Абрамович, вернусь к теме писательского мастерства. Как вообще проходит ваша работа? Много ли пишете каждый день — с самого утра по несколько часов?
— Мой писательский день проходит так же, как и у вас.
— У меня с утра до вечера.
— Иногда я делаю зарядку, иногда гуляю — у меня нет никакого распорядка. Один момент в жизни, около 10 лет, я вообще не писал ничего. В 90-е годы мне надо было на жизнь зарабатывать: я работал в трех школах, я же учитель истории. И до сих пор у меня нет распорядка: могу не писать неделю, потом писать.
— А при подготовке к книгам вы откуда черпаете знания? То есть это же надо и по этнографии, и по религии иметь большой багаж знаний.
— Для последней книги я ничего специально не изучал, потому что все давно знал. Сейчас у современных молодых людей, мне кажется, есть один, на мой взгляд, недостаток. Мне очень нравится молодежь, те же мои студенты. Они замечательные, лучше и умнее меня, но они не развивают свою память, потому что у них всегда есть телефон и в любой момент они могут туда посмотреть. А моему поколению, когда никакого интернета не было, приходилось много тренировать свою память.
— Получается, для книг вы многое берете из памяти и поездок?
— Да, я много всего помню, у меня для моего возраста еще нормальная память.
— А как вообще рождаются ваши истории? Сразу видите весь сюжет или, например, придумываете концовку и под нее уже подстраиваете весь ход событий?
— Да у меня книги не очень-то сюжетные. Для меня сюжет вообще не важен. И я никогда не читаю книгу ради сюжета — я читаю ради мыслей, мне должен быть интересен персонаж.
— Создаете историю под персонажа.
— Да, конечно. Сначала возникает человек, какое-то время, какое-то место. А сюжет придумать — это не сложно. Для нормального писателя нет ничего проще, как придумать сюжет. Почему вот, например, сценарий писать легко (я могу и за две недели создать), а романы я пишу по два-три года? Потому что в историях для кино ты не прописываешь ничего. Ты пишешь картон, твой персонаж картонный. Ты знаешь, что его будут оживлять режиссер и актер. А проза, она требует как бы вот создания полноправного персонажа. А создавать персонажей книг — это интересно. Это, собственно, и есть радость от нашего ремесла. Денег оно не приносит…
— А в силу любви к истории, у вас есть какая-то тяга к коллекционированию вещей?
— Ну да, наверное. В детстве меня волновали монеты. Про какую-нибудь копейку 1832 года я мог думать: «Ее мог держать в руках Пушкин или Лермонтов». Никто ведь не мог доказать мне, что он эту монету не держал, как не мог доказать, что держал. А так я ничего не собираю, я не коллекционер. Писатели вообще редко бывают коллекционерами, не писательская это страсть.
— К каким-то другим видам искусства, помимо литературы, питаете страсть? Театр, живопись?..
— Нет, вы знаете, я театр не люблю — не бываю там. Может быть, если бы я ходил, любил бы. У меня жена — преподаватель музыки, мой сын — музыкант, мой пасынок — музыкант, и поэтому мы ходим иногда на концерты. Это единственное публичное мероприятие, которое я посещаю, и то очень редко.
— А из литературы что читаете?
— Всех русских классиков люблю, они для меня очень важны. Мои любимые — Лев Толстой и Антон Чехов. Знаете, если бы вы задали мне этот вопрос, когда мне было 20 лет, я бы назвал, что для меня главные русские писатели — это Достоевский и Гоголь. Теперь вот Толстой и Чехов. А из современных писателей сейчас очень много хороших писателей. Один из них, по-моему, Алексей Варламов с его последним романом «Одсун». Еще Евгений Чижов, Захар Прилепин — он очень хороший писатель, многое написал.
— Если не секрет, как относитесь к Пелевину?
— Вы знаете, мне он очень нравился ранее. Но последнее, что я у него прочитал, — это Generation P. И больше я его не могу читать — не читал уже 20 лет. Он каждый год выпускает по роману, но я их не читаю.
— Предпочитаете знакомиться с новинками в электронном или бумажном варианте?
— В интернете мне приходится много всего читать, там все нужное есть. Но книги мне хочется читать на бумаге. Например, лежа или вечером в кофейне, в транспорте. Я иногда покупаю книжки, прочитываю. В последнее время мне их уже некуда ставить, это главная проблема у всех. Я их студентам раздаю, у меня их много.
— А свои книги перечитываете?
— Так, чтобы от начала до конца, — редко.
— Но вот конкретно ваши книги рекомендуют читать на журфаке, как пример современной русской прозы. А вот как по-вашему, кто будет через 100–200 лет показателем нашего времени?
— Никто не знает, ни один человек вам не предскажет. А потом, брать на себя такую ответственность и говорить. Писателей много, многих я знаю лично. А вдруг они на меня обидятся? Нет, я такого не предскажу.
— В одном из интервью вы назвали «Поход на Бар-Хото» вашей последней книгой. А автобиографию не задумывались написать?
— Автобиографию нет, но какие-то мемуары, да, наверное, напишу. Мне просто много лет, стало трудно писать. Знаете, с возрастом творческий порыв увядает, а критическое чувство растет. Более критично смотришь на то, что ты делаешь, на то, что делают другие, а вот порыв писать все слабеет…
