Рассказываем, как великий хореограф превратил достоевщину в балет
В Челябинске при поддержке государственной федеральной программы «Большие гастроли» открылся фестиваль «Кармен: музыкальные шедевры русской классики». Первыми свою классику показали артисты балета Бориса Эйфмана. Коллектив привез легендарную постановку «По ту сторону греха».
В девяностые Борис Эйфман поставил «Карамазовых». Новаторский балет, оторванный от классических схем, основан на романе Достоевского «Братья Карамазовы». Пожалуй, здесь больше страдания и поисков бога, нежели быта и убийств. В 2013 Эйфман пластически переосмыслил нравственную канву Достоевского, вывернул души героев и создал настоящую психологическую драму, заключенную в рамки современного балета. Рамки, которых, наверное, и нет.
«Я давно исполняю партию Дмитрия Карамазова. Еще в прежней версии балета. Из года в год я меняюсь, партия моя меняется. Меняется хореография, пластика, даже костюмы. Например, изначально я танцевал в сапогах. Казалось, это добавит образу мужественности. Изумительный опыт для каждого художника — обратиться к Достоевскому, пропустить его через себя, через свои мысли. Наблюдаю, как Борис Эйфман проанализировал роман, открыл много смыслов, подводных камней. И я понимаю, что это именно создано для современной хореографии, современного театра. Невозможно представить эту драму в классическом варианте — с пуантами, пачками», — рассказывает солист театра Эйфмана Олег Габышев.
Скупые декорации на сцене Театра им. Глинки звенят в нервном, подернутом дымкой рассвете, рисуют зыбкие линии то ли монастырской кельи, то ли казенного дома, на маковке сияет простой крест. Гудят колокола, артисты делают первые шаги.
И назвать эти движения балетным термином «па» невозможно. Герои двигаются как настоящие. Не танцуют, не играют драматические роли. Они живут, терзаемые страстями, демонами, дурной кровью. Смотрят в лицо, закрывают от беды своим телом, подставляют брату плечо. И все это на языке невероятно пластичных движений причудливом миксе классических шагов и акробатических трюков. Каждое прикосновение друг к другу — слово. Этюд — целая жизнь. Жизнь под пафосные пассажи Вагнера, цыганщину Мусоргского, трагические и нежные партии Рахманинова.
Мощные и неожиданно простые спецэффекты словно диктуют строки из романа Достоевского. Дурная кровь отца Карамазова реальной черной сетью душит сына Алешу. Отчаяние и страсть сына Дмитрия тюремными путами скручивает его и швыряет в воздух, пустого и потерянного. Это я сейчас не метафорами говорю, артист натурально взлетает в воздух на веревках. Великое искусство — дополнить пространство спектакля считанными предметами и так обыграть каждый из них.
Насколько искренне задает Эйфман великие вопросы зрителю — что мы есть без нашей семьи, зачем нам любовь, есть ли бог вокруг и внутри нас? И как выжить, когда внутри выжжено? Для сюжетной канвы романа Достоевского хватило первого акта. А потом сцену окутал нравственный морок. И под «Остров мертвых» Рахманинова летят кресты, страдают безвинные, а виновные сходят с ума.
Зал тоже немного сходит с ума. Невозможно удержаться от аплодисментов в паузах, прерывисто ахнуть. Наконец вдохнуть или выдохнуть, чтобы оказаться по ту сторону греха. А какая она, та сторона, с Богом или без него?
